Обзор оперы: «Волшебная флейта» Саймона Макберни в Метрополитене

Apr 14, 2023

Настало время Моцарта в Метрополитен-опера. Через две недели после премьеры сурового нового «Дон Жуана» режиссера Иво ван Хоува Метрополитен последовал за ним упрямо причудливой постановкой «Волшебной флейты» Саймона Макберни. Обязательные хмурые взгляды были заменены обязательными ухмылками. Ван Хоув использует свой клаустрофобный фокус, а Макберни посылает по сцене так много концепций, что трудно уследить за тем, что они все предвещают. Некоторые приземляются изящно; большинство из них сталкиваются друг с другом и умирают.

Центральным элементом декораций Майкла Левина для «Волшебной флейты» является платформа, которая висит в воздухе, опасно наклоняясь в одном углу или наклоняясь, как будто пытаясь сместить певцов. Мы поняли: это буквально дестабилизирующее устройство, форма сопротивления мистической ерунде сюжета и патриархальным обрядам посвящения. По крайней мере, Макберни хочет, чтобы зрители хорошо провели время — на самом деле он этого требует. Итак, мы видим, как Томас Олиманс поет беспорядочного человека-птицу Папагено в образе мастера-не умеющего в ярком жилете, со складной лестницей через плечо, Бастера Китона, бегущего по сцене, бегущего по проходу и выскакивающего. в зал для быстрого флирта с дамой в третьем ряду. Пока что так смешно. Затем Стивен Миллинг в роли первосвященника Зарастро прогуливается по проходу с микрофоном в кулаке, наполовину телеевангелист, наполовину проповедующий, наполовину корпоративный босс. Лоуренс Браунли в роли Тамино появляется (затем мгновенно падает) в фиолетовом спортивном костюме, который снимают с него три дамы, перескакивая от похотливого восхищения к небольшому легкому сексуальному насилию. Тебе скучно?

В лучшем случае в постановке есть фраза «Смотри на меня!» развязность, принципиальный отказ пускать публику в невероятные иллюзии. Два незапланированных актера обрамляют авансцену. На сцене слева находится Рут Салливан, артистка Фоли с кабинетом звуковых чудес, которая создает гром, птичьи крики и усиленный шум ревущего пламени и бурлящей воды. Напротив сцены, в собственной студии, находится художник Блейк Хаберманн, который быстро записывает на доске ремарки, горы и солнечные лучи. Его живые зарисовки и ритмические стирания проецируются на холст в реальном времени.

Эти методы имеют силу. Подобно артисту с ловкостью рук, Макберни позволяет нам заглянуть в рукав, демонстрируя, что трюк сохраняет свою магию, даже когда зрители видят, как он сделан. Группа обработчиков манипулирует бумажными птицами. Оркестр вместо того, чтобы спрятаться в яме, поднимается на поверхность. Эта стратегия работает, потому что создание музыки в любом случае обычно происходит на открытом воздухе: вид, как пальцы скрипача скользят по грифу инструмента, не умаляет чуда техники музыканта.

Ну это полупринципиально. В конце, когда саундтрек ведет Тамино и Памину к величественному маршу через испытания, постановка прибегает к цифровым проекциям пожаров и наводнений, которые, возможно, поразили десять лет назад, но теперь выглядят не более тревожно, чем переданный по телевидению журнал Рождества.

Несмотря на свои разнообразные подрывные действия, Макберни иногда заменяет один скрипучий рассказ другим. Царица Ночи — не обычная ледяная красавица; вместо этого она - старая ведьма с жесткими суставами, метающаяся в инвалидной коляске. Кэтрин Льюек исполняет эту роль с безудержной бравурой, придавая своим сценам волнующий ажиотаж, но персонаж, которого создал режиссер, подрывает его желание переосмыслить условности: что может быть более ленивым использованием стереотипов, чем объединение инвалидности и возраста со злом?

Макберни и его команда создали эту постановку для Голландской национальной оперы в 2012 году, и с тех пор она много путешествовала. Возможно, это работает лучше в более интимном доме, но в Метрополитене домашняя эстетика вечерних импровизаций изнашивается. Художник по костюмам Ники Гиллибранд, кажется, купил свои костюмы на распродаже в TJ Maxx. Масонские приспешники Зарастро собираются вокруг стола для переговоров в обычных серых костюмах, Тамино отправляется в погоню за добродетелью в белой рубашке и черных брюках, а Памина много умоляет в старом белом платье. Очевидно, в магазине закончилась яркая одежда, поэтому эта будущая искрометная постановка была столь же монохромной, как и похоронный Дон Жуан.